Пифагор и его учение

Восточной мудрости прекрасным языком,
Посредством чудного явления искусства
И красоты, нашедшей греческое русло,
Нас приглашает Пифагор в духовный дом…

Пифагор — великий посвященный, философ, гениальный ученый, мудрец, основатель знаменитой Школы Пифагорейцев, духовный Учитель плеяды выдающихся философов мира. Пифагор впервые развил учение о Космосе, заложив основу монадологии, современной квантовой теории строения материи.

Важнейшие открытия сделаны им в областях математики, музыки, оптики, геометрии, астрономии, теории чисел, теории суперструн (Земного монохорда), психологии, педагогики, этики. Философия Пифагора основывается на знании законов взаимосвязи видимого и невидимого миров, единства материи и духа, на утверждении бессмертия душ и их постепенном очищении посредством переселения (теория инкарнации).

С именем Пифагора связано множество легенд, а его ученики стали выдающимися людьми. Именно благодаря их трудам до наших дней дошли основы Учения Пифагора, высказывания, этические и практические советы, духовные сказки и теоретические постулаты Пифагора.

ИСПЫТАНИE

Эта маленькая община избранных как бы освещала собой раскинувшийся внизу многолюдный город. Её светлая ясность привлекала благородные инстинкты юности, но не легко было проникнуть в её внутреннюю жизнь, и все знали, как труден доступ в среду немногочисленных избранных. Простая живая изгородь служила защитой для садов, прилегавших к пифагорейским зданиям, и входная дверь оставалась весь день открытой. Но у двери возвышалась статуя Гермеса, и на цоколе её виднелась надпись: прочь непосвященные! Все подчинялись этому приказанию.
Пифагор с большим трудом допускал новичков, говоря «что не из каждого дерева можно вырезать Меркурия». Молодые люди, желавшие вступить в общину, должны были пройти через период испытания. Рекомендованные или родителями, или одним из учителей, они получали вначале доступ лишь в пифагорейский гимнастический зал, где новички упражнялись в различных играх.
С первого же взгляда молодой человек замечал, что этот зал совсем не походил на такое же гимнастическое учреждение в городе: ни громких криков, ни буйных проявлений, никакого признака бахвальства или тщеславного выставления своей силы, своих мускулов атлета; здесь царствовали вежливость, изящные манеры и взаимное доброжелательство среди молодых людей, которые или прогуливались парами под сенью портиков, или предавались играм на арене. С ласковой простотой приглашали они новичка принять участие в их беседах, никогда не позволяя себе любопытных взглядов или насмешливой улыбки.
На арене упражнялись в бегах и в метании дротиков. Там же происходили воинственные упражнения в виде дорических танцев, но Пифагор строго запрещал в своей школе единоборство, говоря, что рядом с развитием ловкости это вводит в гимнастические упражнения элемент гордости и озлобления; что люди, стремящиеся к осуществлению истинной дружбы, не должны позволять себе сваливать друг друга с ног и кататься по песку подобно диким зверям; что истинный герой должен биться с мужеством, но без ярости, и что озлобленный человек предоставляет все преимущества над собой своему противнику.

Новичок узнавал эти правила из уст юношей пифагорейцев, которые спешили сообщить ему эти крупицы усвоенной мудрости. Одновременно с этим, они приглашали его свободно высказаться и не стесняясь оспаривать их мнения. Поощренный их предупредительностью, новичок не замедливал раскрыть свою истинную природу. В восторге, что его так любезно слушают, он начинал разглагольствовать.
В это время начальники зорко наблюдали за ним, не останавливая его никаким замечанием. Неожиданно появлялся и сам Пифагор, чтобы незаметным образом следить за его жестами и словами. Он придавал особенное значение смеху и походке молодых людей. Смех, говорил он, самое несомненное указание на характер человека и никакое притворство не может украсить смех злого. Он был такой глубокий знаток человеческой наружности, что умел читать по ней до глубины души.
Благодаря подобным наблюдениям, учитель составлял точное представление о своих будущих учениках. Через несколько месяцев приходила очередь решающим испытаниям. Испытания эти были взяты из египетского посвящения, но смягчены и применены к натуре Греков, впечатлительность которых не вынесла бы смертельных ужасов Мемфисских и Фивийских склепов.
Стремящегося к посвящению заставляли провести ночь в пещере, находившейся в окрестностях города, в которой – по слухам – появлялись чудовища и привидения. Не имевших силы выдержать зловещие впечатления одиночества и ночного мрака, отказывавшихся войти или обращавшихся в бегство, признавали слишком слабыми для посвящения и их отправляли назад.

Нравственное испытание носило более серьезный характер. Внезапно, без всяких предупреждений, ученика заключали в келью, печальную и обнаженную. Ему давали доску и короткий приказ: найти внутренний смысл одного из пифагорейских символов, например: «что означает треугольник, вписанный в круг»? или: «почему додекаэдр, заключенный в сферу, является основной цифрой вселенной?»

Он проводил 12 часов в пустой келье наедине с своей задачей, имея лишь кружку воды и кусок хлеба вместо обычной пищи. Затем его вводили в залу собраний, где все ученики были в сборе. Они должны были беспощадно поднимать на смех испытуемого, который, голодный и в дурном настроении, появлялся перед ними подобно осужденному.

«Вот», кричали они, «явился новый философ! Какой у него вдохновенный вид! Он сейчас поведает нам о своих открытиях! Не скрывай же от нас свои мысли! Еще немного – и ты станешь великим мудрецом!» В это время учитель наблюдал за всеми проявлениями молодого человека с глубоким вниманием. Удрученный постом и одиночеством, раздраженный сарказмами, униженный своим бессилием разгадать непонятную задачу, он должен был сделать огромное усилие, чтобы овладеть собою. Некоторые плакали слезами ярости; другие отвечали грубыми словами, третьи бросали доску вне себя от гнева, осыпая бранью и школу, и учителя, и его учеников.

После этого появлялся Пифагор и спокойно заявлял, что юноша, выдержавший так плохо испытание в самообладании, не мог оставаться в школе, о которой он такого нелестного мнения. Изгнанный уходил пристыженный и иногда делался опасным врагом для ордена, как тот знаменитый Килон, который позднее вызвал мятеж против Пифагорейцев и привел их к роковой катастрофе.

Те же юноши, которые выдерживали нападение с твердостью, которые на дерзкие вызовы отвечали разумно и с присутствием духа, заявляя, что они готовы сто раз подвергнуться испытаниям, если это даст им хотя бы малую частицу мудрости, – такие юноши торжественно объявлялись вступившими в школу и принимали полные энтузиазма поздравления от остальным сотоварищей.
Счастливый день, «золотой день», как говорили древние, был тот, когда Пифагор принимал нового ученика в своем жилище и торжественно присоединял его к рядам своих учеников. Последствием этого были непосредственные сношения с Учителем; принятый ученик проникал во внутренний двор, куда допускались лишь одни верные последователи. Отсюда название эзотерические (те, которые внутри), противополагавшиеся экзотерическим (те, которые вне). С этого и начиналось настоящее посвящение.

Пифагор имел обыкновение давать свои наставления в храме Муз. Сенаторы Кротона построили его по плану и по личным указаниям Пифагора рядом с его собственным жилищем, среди деревьев окружающего сада. Только ученики второй степени проникали туда вместе с Учителем.

Внутри этого круглого храма виднелись девять мраморных Муз; по середине стояла Гестия, закутанная в покрывало, торжественная и таинственная. Левой рукой она защищала пламя очага, правой рукой указывала на небо.

У Греков, точно так же как и у Римлян, Гестия или Веста была хранительницей божественного начала, которое скрыто во всех вещах. Представительница божественного огня имела свой алтарь в храме Дельфов, в Пританеи Афин и при каждом домашнем очаге.
В святилище Пифагора она олицетворяла собою божественную науку илиТеософию. Окружавшие ее эзотерические Музы носили – кроме обычных своих мифологических имен – еще имена тех оккультных наук и священных искусств, которые находились под непосредственной охраной каждой из них.
Урания наблюдала за астрономией и астрологией; Полимния владела наукой потусторонней жизни души и искусством прорицания; Мельпомена с своей трагической маской представляла науку жизни и смерти, трансформаций и перевоплощений. Эти три верховные Музы, вместе взятые, олицетворяли собой всю космогонию или небесную физику, Каллиопа, Клио и Эвтерпа являлись представительницами человеческой или психологической науки с соответствующими ей искусствами: медициной, магией и моралью.

Последняя группа – Терпсихора, Эрата и Талия заведовали земной физикой, наукой элементов, камней, растений и животных.

Живая душа

Но сколько предстоит еще странствований, воплощений, сколько надо пройти циклов для того, чтобы душа сделалась тем человеком, каким мы знаем его!

По эзотерическим преданиям Индии и Египта, индивиды, составляющую нынешнее человечество, начали свое человеческое существование на других планетах, где материя гораздо менее плотная, чем на нашей. Тело человека было в то время почти прозрачное, а воплощения его были легкие. Его способности духовного восприятия были по видимому очень сильные и энергичные в этот первый человеческий фазис; зато разум и интеллект были в зачаточном состоянии. В этом полутелесном и полудуховном состоянии человек видел духов; все сияло в его глазах красотой и очарованием, все было музыкой для его слуха. Он слышал гармонию сфер. Он не думал и не размышлял, он едва умел хотеть. Он отдавался жизни, вбирая в себя звуки, формы и свет, витая подобно сновидению от жизни к смерти и от смерти к жизни. Такое состояние Орфики называли небом Сатурна. По учению Гермеса человек материализовался, воплощаясь на планетах все более и более плотных.
Воплощаясь в более плотной материи, человечество утеряло свое духовное сознание, но усиливающейся борьбой с внешним миром оно сильно развило свой разум, свой интеллект, свою волю. Земля есть последняя ступень этого спускания в матерью, которое Моисей называет «изгнанием из рая», а Орфей «падением в подлунный круг».

Отсюда человек, путем многих новых воплощений, может медленно подняться и свободным проявлением ума и воли снова обрести свои духовные чувства. Только тогда, говорят ученики Гермеса и Орфея, человек обретает собственной деятельностью сознание божественного; лишь тогда он становится Сыном Божьим. И те, которые назывались на земле этим именем, должны были, – раньше чем появиться среди нас – спуститься и снова подняться по этой трудной спирали.

Таково прошлое человеческой души. Оно объясняет нам его настоящее состояние и позволяет провидеть его будущее.

Каково же место, которое божественная Психея занимает в земной жизни? Если вдуматься, то нельзя вообразить себе более трагической судьбы. С тех пор, как она страдальчески пробудилась в тяжелой атмосфере земли, она стала пленницей плоти, она сдавлена в изгибах её. Она живет, дышит и думает только через нее; а между тем сама она не от плоти.

По мере того, как она развивается, она чувствует, как в ней загорается мерцающий свет, нечто невидимое и нематериальное, что она называет своим духом, своим сознанием.

Да, у человека есть врожденное чувство своей тройственной природы, ибо даже в речи своей он инстинктивно различает свое тело от души, и душу от духа.

Но плененная и терзаемая душа бьется между своими двумя спутниками, из которых один – змей, сжимающий ее в бесчисленных кольцах, а другой – невидимый гений, призывающий ее, присутствие которого она ощущает лишь по трепету его крыльев и по молниеносным зарницам, вспыхивающим в её глубине.

То отдается она плоти и живет одними её ощущениями и страстями, переходя от кровавых оргий гнева к тяжелому угару сладострастия, пока ее самою не ужаснет глубокое безмолвие невидимого спутника. То, привлеченная к нему, она теряется в такой высоте мысли, что забывает о существовали тела до того момента, когда оно властным призывом напомнит о себе. И все же внутренний голос говорит ей, что между нею и невидимым спутником связь – ненарушима, тогда как связь её с телом временна и кончается со смертью.

Но, разрываясь между ними, душа, в своей вечной борьбе тщетно ищет счастья и истины, тщетно ищет она себя в своих преходящих ощущениях, в своих сменяющихся мыслях, в том мире, который меняется, как мираж. Не находя ничего постоянного гонимая, как ветром оторванный лист, мятежная душа сомневается в себе самой и в божественном мире, который раскрывается для неё только в минуты неодолимого влечения к нему и в минуты скорби.

И знания раскрываются для неё тщетно, потому что, как бы обширны они ни были, рождение и смерть заключают человека между двумя роковыми границами. Это – две двери, ведущие во мрак, за которым он не видит ничего. Пламя его жизни загорается при вступлении в одну из них и потухает при выхода его через другую. Не то же ли самое и с душой? А если нет, то какова же её истинная судьба?

Ответ, даваемый философами на этот мучительный вопрос, весьма различен. Лишь ответ посвященных теософов всех времен один и тот же по существу. Он согласуется с интимным чувством каждой души и с сокровенным духом религии.

Но религии выражали истину лишь под покровом символов, которые в темном сознании толпы переходили в суеверия, тогда как эзотерическая доктрина, открывая гораздо более обширные перспективы, согласуется с законами мировой эволюции.

Вот что говорят человеку посвященные, знакомые с эзотерическим преданием, просветленные глубоким опытом души: то, что волнуется в тебе, что ты называешь своей душой, есть эфирный двойник тела, который заключает в себе бессмертный дух. Дух строить и ткет для себя силою своей собственной деятельности свое духовное тело. Пифагор называет это тело «тонкой колесницей души», потому что после смерти ему суждено удалить дух от праха земного. Это духовное тело есть орган духа, его чувствительная оболочка, его волевое орудие, через которое тело оживотворяется и без которого оно было бы безжизненно. Этот двойник делается видимым при появлении умирающих или умерших. Тонкость, могущество, совершенство духовного тела разнятся, смотря по качеству заключающегося в нем духа; а между субстанцией душ, сотканных из астральных лучей, но проникнутых невесомыми флюидами земли и неба, существует бoльшее различие, чем между всеми земными телами из весовой материи.

Хотя это тело гораздо тоньше и совершеннее земного тела, оно не бессмертно, как заключенная в нем монада. Оно изменяется и очищается соответственно той среде, через которую проходит.

Дух формует и неустанно преобразует его по образу своему, а затем, постепенно освобождаясь от него, облекается в еще более эфирные покровы.

Вот чему учил Пифагор, не признававший отвлеченной духовной сущности, бесформенной монады. Деятельный дух на небесах и на земле должен иметь орган; этот орган есть живая душа, животная или божественная, темная или лучезарная, но облеченная в человеческий образ, который есть подобие Божие.

Эта истина, которую мы считаем новой, была известна в античных мистериях. «Животные родственны человеку, а человек сродни Богам», говорил Пифагор. Он развивал философски то, что скрывалось под символами Элевсиса: прогресс восходящих царств природы, стремление растительного мира к животному, животного мира к человеческому и последовательную смену в человечестве все более и более совершенных рас.

Этот прогресс совершается правильными и все более увеличивающимися циклами, которые заключены один в другом. Каждый народ имеет свою молодость, зрелый возраст и старость. Это относится также и к целым расам: к красной, черной и белой расам, последовательно царствовавшим на земном шаре.

Белая раса находится все еще в расцвете молодости. Достигнув своей высшей точки, она выдвинет из своих недр ядро новой расы, усовершенствованной посредством восстановленного посвящения и благодаря духовному подбору вступающих в брак.

Так чередуются расы, так прогрессирует человечество. Древние «Посвященные» шли гораздо далее в своих предвидениях, чем современные мудрецы. Они допускали, что наступит момент, когда человечество перейдет на другую планету, чтобы начать там новый цикл эволюции. В сердце циклов, составляющих планетную цепь, человек разовьет начала интеллектуальные, духовные и потусторонние, которыми великие Посвященные овладели ранее остального человечества, и начала эти станут достоянием всех.

Само собою разумеется, что такое развитие будет длиться не только тысячи, но миллионы лет и произведет такие перемены в условиях человеческой жизни, какие мы себе и вообразить не можем. Чтобы охарактеризовать их, Платон говорил, что в те времена Боги на самом деле будут жить в человеческих храмах.

Какова же конечная цель человека и человечества по эзотерическому учению? После стольких жизней, смертей, рождений, затишья и мучительных пробуждений, настанет ли конец усилием Психеи?

Да, говорят посвященные, когда душа окончательно победит матерью, когда, развив все свои духовные способности, она найдет в себе самой начало и конец всего, тогда, достигнув совершенства и не нуждаясь более в воплощении, она окончательно сольется с божественным Разумом. Так как мы с трудом можем себе представить духовную жизнь души даже и после земного её воплощения, то как вообразить себе ту совершенную жизнь, которая ожидает нас в конце всех ступеней духовного существования?

Это небо небес стоит в таком же отношении ко всем предшествующим небесам, в каком океан стоит к ручьям и рекам. Для Пифагора апофеоз человека являлся не в виде погружения в состояние бессознательности, но в виде творческой деятельности в божественном сознании.

Душа, став чистым духом, не теряет своей индивидуальности, но заканчивает ее, соединяясь с своим первообразом в Боге. Она припоминает все свои предшествующие существования, которые ей кажутся ступенями для достижения той вершины, откуда она охватывает и постигает Вселенную. В этом состоянии человек уже перестает быть человеком, говорит Пифагор, он становится полубогом. Ибо он отражает во всем своем существе неизреченный свет, которым Бог наполняет бесконечность. Для него равносильно знать и мочь, любить и творить, существовать и излучать истину и красоту.
Окончательный ли это предел? Духовная вечность имеет другие измерения, чем солнечное время, но она имеет также свои этапы, свои нормы и свои циклы, превосходящие всякое человеческое представление. Но закон прогрессивных аналогий в восходящих царствах природы позволяет нам утверждать, что дух, достигнув этого высшего состояния, не может уже возвратиться назад; что если видимые миры изменяются и проходят, то невидимый мир, который служит их началом и их концом, – бессмертен.

Такими светлыми перспективами заканчивал Пифагор историю божественной Психеи.

Последнее слово замерло на устах мудреца, но присутствие невыразимой истины чувствовалось в неподвижном воздухе подземного храма. Каждому казалось, что окончились сновидения и настало пробуждение, исполненное мира, в беспредельном океане единой жизни.
Мерцающие лампы освещали статую Персефоны, придавая жизнь её символической истории, художественно переданной в священных фресках святилища. Иногда одна из жриц, приведенная в экстаз гармоническим голосом Пифагора, преображалась, и всем существом своим говорила о невыразимой красоте видения. И охваченные священным трепетом ученики смотрели на неё в молчании. Но учитель медленным и уверенным жестом возвращал на землю преображенную жрицу. Понемногу черты её изменяли выражение, она опускалась на руки своих подруг и впадала в глубокую летаргию, из которой пробуждалась смущенная, печальная и как бы истощенная своим порывом.

Кончалась ночь и Пифагор с учениками выходил из склепа в сады Цереры на свежесть предутренней зари, которая уже начинала трепетать над морем по краям звездного неба.

Пифагор прожил 30 лет в Кротоне. За это время он достиг такого влияния, что все, которые считали его полубогом, имели на это право. Власть его над людьми была безгранична. Ни один философ не достигал ничего подобного. Влияние его распространялось не только на кротонскую школу и её разветвления в других городах итальянского побережья, но и на политику всех ближайших государств. Пифагор был реформатором в полном смысле слова.

В Кротоне, которая была Ахейской колонией, существовала аристократическая конституция. Совет тысячи, состоявшей из родовитых семей, пользовался законодательной властью и наблюдал над властью исполнительной. Народные собрания существовали, но полномочия их были ограниченные.

Пифагор, государственный идеал которого состоял в порядке и гармонии, был одинаково чужд и гнету олигархии, и хаосу демагогии. Принимая дорическую конституцию как таковую, он стремился внести в нее новое устройство. Мысль его была очень смелая: создать поверх политической власти – власть науки с совещательным и решающим голосом во всех коренных вопросах, власть, которая представляла бы высший регулятор государственной жизни. Над Советом Тысячи он поставил Совет Трехсот, избиравшийся первым советом, но пополнявшийся исключительно из числа посвященных.

Порфирий рассказывает, что две тысячи кротонских граждан отреклись от обыкновенной жизни, от права собственности и соединились в одну общину.

Таким образом Пифагор поставил во главе государства правителей, опирающихся на высшее знание и поставленных так же высоко, как древнеегипетское жречество. То, что ему удалось осуществить на короткое время, осталось мечтой всех посвященных, имевших соприкосновение с политикой: внести начало посвящения и соответствующих экзаменов для правителей государства, соединив в этом высшем синтезе и выборное демократическое начало, и управление общественными делами, предоставленное наиболее умным и добродетельным. Совет Трехсот образовал, таким образом, нечто вроде научного, политического и религиозного ордена, главой которого признан был сам Пифагор. Вступление в этот орден сопровождалось клятвой сохранять абсолютную тайну, как это было в Мистериях.
Один из жителей Кротона, некто Килон, искал доступа в школу. Пифагор, весьма строгий при выборы своих учеников, изгнал Килона вследствие его дурного и властного характера. Результатом была мстительная ненависть последнего. Когда общественное мнение начало поворачиваться против Пифагора, Килон организовал клуб, враждебный пифагорейцам, с широким доступом для всех. Ему удалось привлечь к себе главных вожаков народа и подготовить революцию, которая должна была начаться с изгнания пифагорейцев.

Перед раздраженной толпой, с общественной трибуны, Килон читает выкраденные отрывки из тайной книги Пифагора, озаглавленной Священное Слово (Hиeros Logos). Их искажают, им придают совершенно иной смысл.

Несколько ораторов пробуют защитить «молчаливых братьев», которые не делают вреда даже самому последнему животному. Эта защита встречается взрывами хохота. Килон сходит с трибуны и снова подымается на нее. Он доказывает, что религиозный катехизис пифагорейцев посягает на народную свободу и «этого мало», прибавляет трибун: «кто этот учитель, этот воображаемый полубог, которому все до того слепо подчиняются, что стоит ему отдать приказание, как все братья уже кричат: учитель сказал! Кто он, как не тиран Кротона, да к тому еще «сокровенный», следовательно, самый худший из тиранов? Откуда происходит эта неразрывная дружба между членами пифагорейских гетерий, как не из глубокого презрения к народу? У них вечно на языке изречение Гомера: властитель должен быть пастырем своего народа. Не выходит ли из этого, что для них народ не более, как презренное стадо животных? И даже самое существование ордена есть непрестанный заговор против народных прав! Пока он не будет уничтожен, невозможна свобода в Кротоне».

Один из членов народного собрания под влиянием честного чувства, воскликнул: «но пусть будет дозволено Пифагору и пифагорейцам придти сюда и оправдаться, прежде чем мы приговорим их». Но Килон закричал с надменностью: «разве эти пифагорейцы не отняли у нас права судить и решать общественные дела? По какому же праву могут они требовать, чтобы вы выслушивали их? Они не призывали вас к совету, когда лишали народ законодательного права и вы точно также должны поразить их, не справляясь с их мнением». Гром рукоплесканий раздался в ответ. на эти речи и умы воспламенялись все сильнее и сильнее.

Однажды вечером, когда сорок четыре главных члена ордена. собрались у Милона, Килон спешно созвал своих сторонников. Дом Милона был окружен. Пифагорейцы, среди которых был сам учитель, заперли двери. Рассвирепевшая толпа подложила огонь и подожгла здание. Тридцать восемь пифагорейцев, ближайшие ученики учителя, весь цвет ордена и сам Пифагор погибли, одни – в пламени пожара, другие – пораженные насмерть народом.27 Архипп и Лизис одни лишь избежали гибели.

Так умер этот великий мудрец, пытавшийся внести свою мудрость в государственное правление людей. Убийство пифагорейцев сделалось сигналом демократической революции в Кротоне и по всему Тарентскому заливу. Итальянские города изгнали преследуемых учеников Пифагора. Весь орден рассеялся и лишь остатки его сохранились в Сицилии и Греции, продолжая распространять идеи учителя.

Нравственные принципы и заповеди Пифагора.

Нравственные принципы, проповедуемые Пифагором и сегодня достойны подражания. Каждый человек должен следовать правилу: беги от всякой хитрости, отсекай от тела болезнь, от души невежество, от утробы — роскошество, от города – смуту, от семьи — ссору. Вещей, к которым стоит стремиться и которых следует добиваться, есть на свете три: во-первых, прекрасное и славное, во-вторых, полезное для жизни, в-третьих, доставляющие наслаждение. Но наслаждение имеется ввиду не пошлое и обманчивое, не утоляющее роскошествами наше чревоугодие и сладострастие, а другое, направленное на прекрасное, праведное и необходимое для жизни.
Система морально-этических правил, завещанная своим ученикам Пифагором, была собрана в моральный кодекс пифагорейцев — “Золотые стихи”. Они переписывались и дополнялись на протяжении всей тысячелетней истории. В 1808 г. в Санкт-Петербурге были опубликованы правила, начинавшиеся словами:

Зороастр был законодателем персов.
Ликург был законодателем спартанцев.
Солон был законодателем афинян.
Нума был законодателем римлян.
Пифагор есть законодатель всего человеческого рода.

Вот десять Заповедей верных в наследство будущим умам,
В стихах простых и откровенных…
Их Пифагор оставил нам:

Не увлекайся Лжегорою, дорогой с тысячью следов.
Иди нехоженой тропою, в очаровании лесов…
Кто ищет мудрости высокой — во глубине ее найдет.
В тиши и близкой и далекой… В уединенье Путь зовет.

Будь верен Слову в разговоре, не доверяй все языку.
Держи штурвал, когда ты в море, и отдыхай на берегу.

Поразмышляй над третьей фразой:
Пусть дует ветер — шум цени.
Природный ритм — чудесный Разум.
Взаимодействуй с ним и ты…

Не говори без размышленья пифагорейских слов и дел.
Без света тщетно обученье. Всему есть срок и свой предел.

Не возвращайся, дом покинув, иначе фурии влетят,
Пока стоишь ты, рот разинув, забыв, зачем, тебя пленят…

А петуха корми прилежно, но не для жертвы, а для дел.
Луне и Солнцу песню нежно пусть он поет — таков удел…

Теперь иной совет послушай. Не торопись тому помочь,
Кто, скинув тяжести, баклуши задумал бить или толочь.
Но помоги поднять тяжелый, полезный груз тому, кто смел…
И не бросает напряженный духовный труд, как Бог велел..

Еще немного, три совета… Пусть ум воспримет не спеша,
Ведь от избыточного света теряет меру и душа…
Не позволяй селиться в доме залетным ласточкам, мой друг.

И, если спишь не на соломе, сгладь отпечатки тела, рук.

А руку правую охотно ты никому не доверяй.
И тех, кто дышит беззаботно — не торопи и проверяй.

Итак, от Кротона, где Школа Пифагорейская цвела,
Да с продолжением Платона, та мудрость к нам теперь дошла…
И улыбающийся профиль Пифагорейский, с бородой,
Оценит будущие вздохи, что совершим и мы с тобой…

Образ жизни пифагорейцев.

Пифагорейцы вели особый образ жизни, у них имелся свой
особый распорядок дня. День пифагорейцам надлежало начинать со стихов:

Прежде, чем встать от сладостных снов, навеваемых ночью,
Думай, раскинь, какие дела тебе день приготовил.


Проснувшись, они проделывали мнемонические упражнения, помогающие запоминать нужные сведения, а затем шли на берег моря встречать восход солнца, обдумывали дела предстоящего дня, после чего делали гимнастику и завтракали. Вечером совершалось совместное купание, прогулка, ужин, после чего возлияние богам и чтение. Перед сном каждый давал себе отчет о прошедшем дне, заканчивая его стихами:

Не допускай ленивого сна на усталые очи,
Прежде, чем на три вопроса о деле дневном не ответишь:
Что я сделал? Чего не сделал? Что мне осталось сделать
?

Большое внимание пифагорейцы уделяли медицине, психотерапии . Они разрабатывали приемы улучшения умственных способностей, умение слушать и наблюдать. Они развивали память, как механическую, так и смысловую. Последняя возможна лишь в том случае, если в системе зна-ний найдены начала.

Как видим, пифагорейцы с равным усердием заботились и о физическом, и о духовном развитии. Именно у них родился термин “калокагатия”,обозначавший греческий идеал человека, сочетающего в себе эстетическое (прекрасное) и этическое (добро) начала, гармонию физических и духовных качеств.

Уже более 2500 лет назад великий Пифагор, которого мы знаем в основном как математика, создал систему упражнений, которые позволяли любому человеку развить в себе феноменальные способности. Ведь во всем мире Пифагор известен еще и как великий мистик древности. В Древнем Риме Цицерон и Юлий Цезарь использовали приемы его психотехники, чтобы добиться успеха и возвыситься над людьми

Многое из того, чему учил Пифагор, утеряно за века, многое до сих пор непонятно и поэтому не используется на практике, но два упражнения вы можете легко освоить.

Воспитание памяти

Если вы хотите обрести абсолютную память, проникнуть в тайны своих предшествующих жизней, стать ясновидящим, совсем не обязательно идти к экстрасенсам. От вас требуется только упорство, а что делать — расскажем вам мы.

Ежедневно утром и вечером нужно «прокручивать» в уме все события минувшего дня, вспоминая их до самых мельчайших деталей. Кроме того, следует дать оценку собственным поступкам, совершенным за день, задавая себе следующие вопросы: «Что я сделал сегодня? Чего не сделал из должного? Какие поступки заслуживают осуждения и требуют раскаяния? Каким следует радоваться?»

Освоив однодневную технику экзамена сознания, начните постепенно погружаться в прошлое, вспоминая то, что было вчера, позавчера и т. д. Если у вас достанет характера делать это каждый день, успех гарантирован (это проверено) — вашей памяти позавидует самый мощный компьютер с огромной базой данных. Тренируя ее долгое время, вы сможете мгновенно восстанавливать события любого периода своей жизни вплоть до рождения. Будете легко запоминать наизусть огромные куски текста и длинные поэмы, ряды цифр, наборы предметов, гаммы цветов, мелодии и т. д. А что тут такого невероятного, ведь в древности, когда не было письменности, люди помнили наизусть бесконечные тома мифов и легенд, и никто не считал это чудом.

FacebookTwitterGoogle+VKMail.RuOdnoklassnikiLiveJournalОтправить